О том, как нарисованный персонаж становится культовым мемом, почему минимализм в искусстве порой - это бедность и лень, и почему историй о поросенке Петре вышло всего три, рассказал Русской службе новостей известный художник, скульптор и иллюстратор Александр Райхштейн, уже более 20 лет живущий в Финляндии.
Александр Райхштейн – художник, иллюстратор, скульптор, автор множества интерактивных выставок-инсталляций. Скульптуры, созданные Райхштейном, отличаются мобильностью и возможностями трансформации: дети и взрослые на его выставках – не просто молчаливые зрители, а активные участники, которым разрешено трогать, перемещать и строить.
А еще Александр Райхштейн создал образ ставшего уже настоящим фольклорным героем поросенка Петра. Поросенок и его трактор давно превратился в интернет-мем и стали символом последней волны эмиграции.
Александр Райхштейн уже более 20 лет живет в Финляндии. О том, как сложилась его жизнь и карьера в стране тысячи озер, художник рассказал Русской службе новостей.
– С чего начался в Суоми ваш путь как художника?
Я переехал в Финляндию, будучи уже опытным иллюстратором, и был уверен, что сейчас пройдусь по издательствам, соберу заказы – и начну книжки делать. Естественно, ничего не получилось. В начале 90-х в Финляндии был кризис, да и языка я не знал. И я начал заниматься с детьми в двуязычном детском саду «Калинка». Свое существование мне нужно было как-то оправдывать, ведь дети и без того много рисуют. Мы же не просто рисовали – дети красили, клеили, строили… Я решил – пусть это будет что-то масштабное, гигантское, в чем будут участвовать все ребята.
С этого и началась, во-первых, интерактивность, во-вторых, моя любовь к большой форме. Первые же выставки проходили в центре детской культуры Войпаала, где в то время выставлялись лучшие художники как из Финляндии, так и из-за границы. Это было по-настоящему культовое место, во многом благодаря директору – Марии Лаукка. В Войпаала привозили детей со всей Финляндии. Я порой даже жил там по несколько недель, занимаясь с детьми. Так все и началось.
– Дорогу в иллюстрацию вы все же нашли – книга с вашими рисунками получила в 1997 году высшую детскую литературную премию - Finlandia Junior. Что изменилось после этого?
Я наивно полагал, что на следующий день на меня буквально посыплются заказы. Все произошло с точностью до наоборот – моя издательская деятельность в Финляндии почему-то полностью прекратилась.
После этого я отправился на Франкфуртскую книжную ярмарку и там нашел издателя из Швейцарии, с которым много лет и работал. При этом получалось забавно: финские книжки с моими иллюстрациями выходили, но финские издатели покупали у швейцарских лицензию на использование моих работ. Вот так, в обход, рисунки мои попадали обратно в Финляндию.
Сейчас после долгого перерыва я взялся за иллюстрации снова – проиллюстрировал сборник сказок Милены Парланд «Когда луна засмеялась». Также был сборник сказок Эжена Ионеско, вышедший в издательстве Детгиз, к которому я делал иллюстрации.
Разовые «акции» до сих пор случаются, но вообще я уже давно занимаюсь другим.
– Как произошла трансформация художника в скульптора?
Я был уверен, что всю жизнь буду заниматься книгами. В советское время книга была объектом культовым, и все, что с ней связано, казалось наилучшим выбором. Но с печатной книгой прямо на наших глазах происходят изменения.
При всем моем уважении к финским издателям, которые работают с тесным рынком и справляются отлично, поскольку уровень финской иллюстрации – высочайший; при всем этом спектр работы – очень узкий. У иллюстратора мало возможностей и масса конкуренции, а оплата при этом зачастую смехотворная. Но дело даже не в отсутствии конъюнктуры – сидячая работа за компьютером, мне противопоказана – спина болит. Мне нравится размах, большой размер, физическое напряжение. Это одна из причин.
Другая – если посмотреть на мои иллюстрации 80-х годов, то видно, как от рисования я перехожу сначала к созданию некоего рельефа, а потом к объемным фигуркам, которые я фотографировал и использовал эти фото в книгах. А потом эти фигуры вырвались из книги и начали разрастаться, пока не превратились в полноценные скульптуры.
– Если говорить об окружающих реалиях, в которых приходиться существовать вам как художнику вот уже почти 30 лет – что можно сказать о Финляндии?
Конечно, стоит упомянуть удобство. Вокруг много чего удобного и хорошо функционирующего. Если говорить именно о творчестве, естественно, огрубляя, то здесь много чего делается и делается хорошо, но при этом спектр очень узкий. Это объяснимо – в дизайне или архитектуре не представлены все стили и возможности.
Есть определенные вещи, которые строят, которые выпускают. Если ты не попадаешь в струю – то лучше искать возможность себя проявить где-то еще. Это специфика маленькой страны. Выбирается один стиль, направление, на котором можно полностью сконцентрироваться. От этого зависит конкретная судьба творческой личности. Вопрос – попадаешь ли в мэйнстрим или нет.
Лично я занимаюсь тем, что мне интересно. Если это понравится в Финляндии – хорошо, нет – поедет в какую-нибудь другую страну.
– Финляндия тяготеет к минимализму. А вы?
Иногда. Мне очень нравится строгий отбор, при котором отсекается все лишнее. К сожалению, минимализм часто имеет оборотную сторону: когда нет ни ресурсов, ни материала, ни желания делать много работы. Тогда люди обходятся минимумом, называя получившееся минимализмом, хотя на самом деле это бедность плюс лень.
Вот вы смеетесь, а это правда. Был музей, в котором выставки не менялись чуть ли не по два года. Когда я предложил какие-то новые форматы, идеи, то мне ответили, что им хочется, чтобы в музее все было – rauhallista, спокойно то есть. Но это спокойствие – оно не для детей, оно для сотрудников музея, – чтобы меньше трудиться. Однако музеи, в которых ничего происходит, имеют тенденцию закрываться. Такой минимализм превращается в ноль. Так произошло и с упомянутым мной музеем.
– Вы чему-то учитесь у детей, которые приходят на ваши выставки?
Есть масса вещей, которые дети делают лучше взрослых: это связано со спонтанностью, непосредственностью, отсутствием стереотипов. Этим я пользуюсь во время своих выставок: там зачастую устраиваются стройплощадки и воркшопы, где дети сами что-то делают. А я на них смотрю с завистью. Я бы никогда так не сделал, как они.
Дети делают иначе, думают иначе, у них воображение работает совсем по-другому. Взрослый даже против собственной воли обрастает какими-то предрассудками, предубеждениями, а дети от этого еще свободны.
– Давайте поговорим о поросенке Петре и, скажем так, экспроприированной им сельскохозяйственной технике. Это уже и интернет-мем, и уже поистине культовый герой, ставший в своем роде негласным символом эмиграции 2000-х. Как вы относитесь к этому?
Я в восторге! Создать персонаж, который превратится в фольклорного героя – это большая удача. Правда, никакой экономической выгоды я из этой удачи не извлек. Казалось бы – на волне популярности нужно было продолжать делать книжки этой серии. Но это не в моей воле, а в воле автора текста, а автор человек очень талантливый и очень непростой.
Все издатели, которые работали с Людмилой Петрушевской, знают ее характер. Книг о поросенке Петре написано и проиллюстрировано больше, чем издано. Но дальше пока продвинуться не получается. Издательства перевыпускают старые книги, известные и успешные, но новые не выходят, а жаль, – у поросенка Петра были все шансы на длительный успех и развитие. Но если автор этого не сделал, пусть это делает народ.
Что в этих простых детских книжках натолкнуло на идею эмиграции – совершенно непонятно. В тексте речь идет о детском воображении, о способности ребенка трансформировать окружающую реальность. Очевидно, авторы, сочиняющие в интернете истории про поросенка, почувствовали в тексте Петрушевской, которая, безусловно, является замечательной писательницей, что-то еще, помимо детской сказки.
– А у вас претензий к «фольклористам», которые воспользовались вашим героем, нет? Чувства попрания вашего персонажа…?
Злиться на это – просто не иметь чувства юмора. Конечно, когда с поросенком выпускают какую-то продукцию, майки там, наклейки, мне это не очень нравится, потому что это уже монетизация. А когда народ в интернете пишет тексты, кроит мои же иллюстрации – по-моему, это весело. Я их даже коллекционирую. Хотя, конечно, в идеале я бы хотел, чтобы разрешение на использование персонажа у меня все-таки спрашивали.
– Вы много ездите по миру, от Москвы до Кореи, а что происходит в Финляндии?
Я уже давно вынашиваю совместный русско-финский проект, призванный познакомить русского зрителя с самым известным финским детским иллюстратором – Рудольфом Койву. Мы вели переговоры с одним из лучших российских музеев, чтобы устроить там выставку Койву, превращенную мной в огромную интерактивную инсталляцию. Однако из-за недостатка финансирования проект находится на грани срыва. Это очень обидно.
Кажется, что злой рок, который тяготел над Койву всю его жизнь, перекинулся на его работы. Я уверен, что в России Койву был бы очень популярен, недаром сам художник родился и провел детство в Петербурге, а на его творчество большое влияние оказали работы Ивана Билибина.
